у дениза в кармане россыпь помятых купюр, связка ключей от угнанных автомобилей и салфетки с номерами, на которые он никогда не перезвонит. нет ничего постыдного в том, чтобы мечтать о хорошей жизни, но иногда желание получить большее может сжечь тебя изнутри, и об этом дениз знает не понаслышке. с самого детства он с завистью смотрел на огромные особняки, в которых убиралась мать, на дорогие игрушки других детей, выбрасывающиеся после первой же царапины, и на красивые машины, которые никогда не сможет себе позволить его семья. оздемиры не обладали большим достатком, хоть и не бедствовали, но будучи турецкими эмигрантами без образования в чужой стране могли позволить себе лишь весьма посредственный рабочий труд.

у дениза на пальцах ссадины после случайных драк, мозоли от тяжелой работы и кольцо, купленное на блошином рынке. пойдя в среднюю школу, денизу хотелось тянуться к популярным компаниям, ходить на подростковые вечеринки и строить из себя крутого парня, маску которого он цеплял, стоило только старым кедам перешагнуть родной дом. денег на классную одежду родители не давали, так что приходилось подрабатывать: сначала разносить газеты и торговать в магазинчике у заправки, когда стал старше - помогать складам с разгрузкой товара. но этого все равно было недостаточно, так что в какой-то момент вместе со знакомыми парнями, находящимися в том же положении, дениз стал воровать старые тачки и разбирать их на запчасти, продавая детали через интернет. вскоре это перешло в полноценный бизнес, который приносил приличный доход, но почти все деньги дениз проигрывал в карты, спускал на вечеринки или на свидания с красивыми девушками.

у дениза под курткой толстовка от томми хилфигер, шрам, оставшийся после аварии, и чувство вины, которое ничем не заглушишь. еще пару лет назад он жил свою лучшую жизнь, купаясь в алкоголе, быстрых деньгах и внимании красивых девушек, пока одним вечером родители не попросили его забрать из танцевальной младшую сестру. дениз плохо помнит аварию, он был с похмелья и отвлекся на мобильный телефон в то время, как в боковую дверь на высокой скорости не врезался пьяный водитель. к счастью, молодой человек не получил тяжелых травм. в отличие от его сестры.   ясмин больше не могла танцевать, но что еще важнее - она больше ничего не видела, и пусть виновником аварии признали другого водителя, дениз знает, что часть ответственности всё же лежит на нём.

marina — how to be a heartbreaker
— Люси родилась в Лондоне, точно знает, как и в какое время пить чай, как печь самое лучшее в мире печенье с целым килограммом масла и что такое расизм, мизогиния и прочие увлекательные вещи, цепляющиеся к ней ещё со времён школы. Они с Арчер сходятся в том, что все парни в Стэнфорде  — полнейшие козлы, но у некоторых отличный пресс, и это плюс.
— Знакомятся на первом курсе биофака Стэнфорда (Люси — почти гений, и Аделин, оказывается, тоже хороша), когда их определяют в одну комнату соседками. Ада кажется ей немного не от мира сего, а когда Люс узнает, что Арчер — дочь священника, то произносит коронное "ну надо тогда согрешить", и потом они активно всю жизнь грешат вместе.
— Люси, как истинный великий ученый, обожает исследования, поэтому исследует свои "хочу" и "люблю вот так" активно, когда чувствует влюбленность, а чувствует она её часто (или не совсем?).
— Когда им с Адой по 20, они отправляются в местный бар в Пало-Альто, чтобы Люс могла пересечься с предметом своей любви (лучший-бармен-на свете, Рик), но там, как оказывается, и Арчер встречает "своего" – некого Ирвинга Найта (воу, у тебя все друзья такие?!), гитариста пока не очень известной рок-группы, про которого Люси много слышала. Девочки разъезжаются до утра со своими мальчиками, а потом долго и во всех (не)приличных подробностях обсуждают всё, громко игнорируя осуждающее цоканье в их сторону, потому что курить — вредно. Арчер резко бросает "да пошли в задницу!", Люс одобрительно кивает "нормально твой рокер тебя апргрейднул". Они смеются. Вообще, они часто смеются без важной на то причины. 
— Люси всегда рядом, хоть иногда они далеко друг от друга физически: Ада уезжает обратно в Миннеаполис, когда основная учеба завершается. За эти несколько лет мисс Арчер успевает влюбиться по уши, а потом разбить и себе, и ему сердце. Хотя, Люси говорит, что виноват Найт. Разве могут быть другие варианты, милая? (Наверное, Люси переезжает в НЙ или отправляется на время домой?)
— Ещё со школы у Ады есть лучший друг. И он роскошный (с). Зовут Итан Риверс. Люси откровенно не понимает (а мало вещей в жизни, которые будущий великий ученый не понимает), почему у них с Адой ничего ни разу не было. Но когда эта парочка вдруг сходится, то громче всех трубит в её уши, что Найт ещё не отболел, ты потеряешь Риверса, дура. Дура уверяет себя в обратном, а Люси почти оказывается права.
— Где-то в 26 всё настолько катится в лютую дичь у Ады (с Риверсом не вышло — да-да, она дура, Найт счастлив с другой — ну, по крайней мере, так пишут в блогах на тамблере, отец, кажется, никогда её и не любил, а у Арчер ощущение, что её кто-то проклял, поэтому вся эта ваша любовь — полная дьявольская туфта). Люси очень внимательно слушает лекцию о том, что Сатана, вообще-то, вот этими всеми чувствами и заманивал к себе, а потом просто предлагает уйти в отрыв. И они уходят. Кто там что видел, пускай забудет или глаза закроет.
— Им по 27. Аделин живет в НЙ, учится в аспирантуре Колумбийского университета и там же преподает. Люси приземлилась в лаборатории Гарварда, учась там же в аспирантуре и живя в Бостоне (можем сделать так, чтоб обе в НЙ). Обе чрезвычайно талантливые, многообещающие, упертые молодые ученые-биологи с кучей ошибок за хрупкими спинами.
*** Намеренно не раздула никакую личную драму Люси, потому что на основе этого тз точно можно что-то придумать. Проблемы дома (привет, подруга, у Ады – жуткий отец), в школе напоролась на каких-то ублюдков, которые чуть не перешли все дозволенные границы, стала активисткой по правам женщин или умудрилась пойти в чирлидеры. Может, во время учебы в Стэнфорде повстречала того самого и разбила себе сердце, хотя обещала себе не влюбляться до 30. Так и вижу, что эти две психанутые орут в караоке evanescence – call me when you're sober, не всегда попадая в ноты. Или, может, Люс вписалась в такую научную работу, из которой выход только вперед ногами (привет, государственные программы)? Давайте думать!

[indent] полупустой взгляд в пустоту - туда, где когда-то был дом и другая жизнь, а теперь лишь руины и строительный мусор. теперь это - его жизнь.

[indent] рой никогда не был плохим человеком, у него попросту не было времени на то, чтобы им стать. все детство и юношество он учился быть мужчиной и хоть как-то восполнить отсутствие в доме отца. нужно признать, что мать никогда не растила его с искаженной иерархией в доме: стаки всегда занимал позицию сына. несложно догадаться, что жили они небогато: две работы у нее и ранние подработки у него, потому что надеяться можно только на себя [ни отца, ни родственников и никакого профессионального образования у этой странной, крохотной ячейки общества]. рой до сих помнит четыре переезда, не так много вещей и вкус бургеров [всегда одинаковый] в примотельных забегаловках. помнит, как в последний раз думал, что теперь все будет иначе — они смогут осесть, он точно устроится куда-то на подработку после школьных занятий и наконец подарит матери тот странный набор дорогой посуды, о котором она всегда мечтала.

[indent] рой был парнем, подающим надежды.
[indent] но суд присяжных признал его виновным в убийстве двух несовершеннолетних.

[indent] его мать скажет - он умен и рассудителен не по годам, сверстники - он странный и социопат. присяжные поверят вторым, потому что они — их дети, которые оказались в опасности, а двое из них и вовсе не вернулись домой неделю назад. и никому в голову в этом судебном процессе не закродется одна прописная истина: дети — самые жестокие существа.

[indent] с первых недель в новой школе рой был изгоем. странным молчаливым парнем, не заглядывающим под юбки расцветающих девчонок, и не устраивающим драк на вечеринках с парнями [на них его и не приглашали]. в голове стаки полно собственных забот: протекающая крыша, дверца кухонного шкафчика, стук под капотом прогнившего пикапа и обязательно встретить мать на машине, не перепутав место их встречи, в зависимости от дня недели и ее работ. он действительно был другим, но это никак не указывало на способность убить.

[indent] все, что выдвинули против него - запись с видеокамер у железнодорожного переезда и показания парочки свидетелей, что именно он подвозил лулу и кетрин в ту ночь с вечеринки домой. рой не отрицал, что в машине они ехали втроем в тот вечер [ему нравилась лулу, потому он никогда не отказал бы ей в помощи, даже если она заключалась в том, чтобы подбросить ее и пьяную подругу до дома], тем более, что в ней нашли и отпечатки пальцев, волосы и заколку одной из них. но он также никогда не признавался [и не признается] в том, что убил девочек.

[indent] лучшие годы были похоронены под бетоном мест содержания заключенных. его выпустили по удо за хорошее поведение [с учетом того, что и доказательств его вины было немного — тела так и вовсе не нашли до сих пор]. будем честны - вся его жизнь теперь похоронена там же.

[indent] стаки вернулся в городок, пропитанный ненавистью к нему. шел сквозь стену шепота, ругани и проклятий в его адрес, прекрасно зная, что каждая тварь здесь на деле боится его и того, чего он не совершал. но байки о рое стаки и его деяниях зашли слишком далеко, начав передаваться из поколения в поколение.

[indent] мать не дождалась его из тюрьмы, убитая горем и нападками горожан. ее молитвы не смогли отразить проклятия злых языков. их дом тоже уже не в силах принять роя, стоящего напротив. он разрушен почти до основания, расписан краской из баллончика и подожжен не первый [и не последний] раз.

[indent] может, он и не плохой человек. но он явно заслуживает справедливости.

разрываться в зеркалах за капли с её детских глаз, за все рисунки не про нас, в её альбомах
не срываться сочинять, как ненавидел её мать, но кристи на моих руках уснёт, и снова.

ты завязываешь на шее галстук почти до удушья, наливаешь в стакан дорогой виски после тяжелого рабочего дня и выкуриваешь по одной сигаре каждую вторую пятницу месяца, но так было не всегда. вы с мамой познакомились на первом курсе колледжа, и кажется, в тот момент чувства практически полностью снесли с ног вас обоих. в перерывах между учебой, которую вы часто пропускали, почти все ваши будни заполняли тусовки и вечеринки, по крайней мере до того момента, пока тест не показал чертовы две полоски. затем всё по плану: заявление в мэрию, свадьба, рождение дочери. ты взялся за ум, поднажал в учебе, устроился на работу, но она, увы,  не готова была пойти на такие жертвы. проблемы с выпивкой и наркотиками усугубились, участились скандалы, понеся за собой развод, два разбитых сердца и целую гору обязательств, потому как я осталась с тобой. вскоре ты женился второй раз, и у меня появилась новая мама. единственная, которую я знаю. годы шли, ты ожесточился, стал помощником окружного прокурора, купил дорогую тачку, завел любовницу, но каким бы козлом ты иногда ни был в моих глазах, я всё еще остаюсь твоей маленькой девочкой. знаешь, ты всё чаще замечаешь, что я становлюсь на нее похожа, и это, кажется, чертовски тебя пугает.

ты нарисуешь наш дом, но он так не похож на холод этих стен. здесь прячется февраль,
но если дом твой разъёбан, как конура, то что ж, наверно, ты права, здесь можно и приврать.

ты выкуриваешь по пачке сигарет в день, сжимаешь в кармане жетон трезвости, когда нервничаешь, и воруешь официантские чаевые из ресторанов. после развода тебе пришлось несладко, колледж полетел к чертям, а родителям и раньше не было до тебя никакого дела, так что ты продолжала жить на полную катушку, заглушая реальность вещами поинтереснее. ты прыгала из рехаба в рехаб, не знаю, кто их оплачивал, но ты, увы, каждый раз сбегала или срывалась, стоило только оказаться на свободной территории. не знаю, как сложилась история, но сейчас ты в завязке, пожалуй, самой долгой за всё время, так что тебе бы хотелось снова стать частью моей жизнью, пусть тебя оттуда и вычеркнули. может тебе и предоставится такая возможность, но черт возьми, только не напортачь.

dom!no — рисунки не про нас

мы сгораем от прикосновений в пылающих кострах и избегаем взгляда под натиском вынужденных обещаний. я словно призрак блуждаю по тропам, а ты следуешь за мной беззвучной тенью, чтобы уберечь от тьмы, что уже проникла под кожу, пряча её за пеленой обманчивой надежды. тянем друг к другу руки, оглушённые биением предательских сердец, и уничтожаем словом, что вырывается из одурманенного туманом сознания. я ищу встречи с тобой, а ты стремишься укрыться под плотным занавесом неприступности и утолить собственный огонь лживым холодом, истязающим тебя изнутри.

словно раненый зверь, дикий и неприступный, ты бродишь по смертельным тропам и боишься свернуть на истинный путь. я забываю, как дышать, когда вдыхаю аромат твоей жестокости, получая пощёчину от непоколебимости твоих суровых решений.

ты видишь сны обо мне и просыпаешься в раскалённом ознобе, обожжённый ужасом своих кошмаров. нас толкает к краю пропасти собственная слабость, а мы делаем шаг навстречу и срываемся в бездну. и даже на грани гибели крадем тот заветный поцелуй в стремлении освободиться от ненависти и безнадежности...

я не буду слишком долго и монотонно расписывать — у меня есть идеи для сюжета, но я всегда рада выслушать и твои. очень бы хотелось габриэля, но можем подумать вместе над альтернативой.

поправить галстук перед выходом, посмотреть на часы и проверить, что не опаздываешь. пять минут дойти купить кофе. все точно и без заминок ( все именно так, чтобы оттягивать время ). он исполняет у зеркала материнский жест из детства: тыльной стороной ладони приподнять подбородок повыше, молодец, сынок, держи голову вот так, никогда не сомневайся в том, что у тебя все получится. ценные слова надо хранить в памяти, сторожить их, чтобы не сбежали, ведь мама больше такого не скажет, живя в отдельной квартире со всеми удобствами и личной сиделкой.

она не виновата в том, что у него остается печальный взгляд в отражении, сколько голову ни поднимай, а проблемы снизу все равно имеют силы, чтобы доползти и напомнить о себе.

учитель в элитной школе в нью-йорке — это не то, что хотел отец. он хотел военного, может, согласился бы на врача. он много чего от всех хотел, а от матери — тем более, доносив это проверенным физическим способом. учитель в элитной школе продолжает держать голову приподнятой, неприязненно морщась на мелькнувшие воспоминания. его первая драка в юности была не с ровесниками, а с отцом, и это не кончилось ничем хорошим, даже если выходишь победителем. отец исчез, нет, его пришлось выгнать, с каждым разом получалось все лучше и надежнее. отец плюнул: защитник нашелся?

кто-то постоянно нуждается в спасении. учитель в элитной школе видит это, потому что элита — это совсем не то, что выдается сразу. ему пришлось поработать. он не единожды молнией встревал в потенциальные конфликты, в издевательства, пресекав одним грозным появлением высокой фигуры все последующие травления.

разошлись все. немедленно.

хэй… ты в порядке?

у меня есть один жест из детства. маленькая магия убеждения. смотри-ка.

тыльной стороной ладони приподнять подбородок. все получится. держим голову выше, ближе к солнцу и ближе к надежде. действие двух секунд.

необходимость спасать въедается под кожу. участливость не делает его плохим учителем или плохим человеком, забота о чужих проблемах для него самого становится спасением в какой-то момент.

. . . ведь маму уже ничего не спасет. мистер, нам очень жаль. это то, что они говорят ему, а он понимает, что не взвалит болезнь на свои плечи, не заберёт себе. мама сидит в кресле и собирает пазлы, когда он навещает её.

мой сын очень занят, он учитель. ох, он так хорошо ладит с детьми! я хотела бы стать бабушкой.

он криво улыбается. ставит подбородок на костяшки. слышит раз в двадцатый одно и то же по кругу.

у вашего сына не может быть детей, мисс < … >. ему нравятся мужчины.

мама удивлённо моргает и замолкает, закрывается. он не винит её, только хмыкает. все равно забудет, честное слово, его признания за все время ее болезни успели измениться в формулировке, но посыл одинаков.

. . . но он хотя бы не будет один, правильно? мой сын — достойный человек. ему нельзя быть одному!

она все же его поражает. он быстро уходит, почему-то вытирая в лифте глаза рукавом.

тридцать девять, сорок, сорок один. собаке, живущей с ним, исполняется три года. красивая и замечательная порода колли, но от нее много шерсти. да. и впрямь многовато. днем — подростки, после — прогулка с колли. это обыденная, простая, не хватающая ничего с небес жизнь, и ему не надо другой.

ваша собака ест мой эскиз.

здорово. скажете на работе, что не сдали его из-за собаки. как школьники говорят про домашнее задание.

ладно, это был не самый лучший момент в его жизни. но незнакомец с голубыми глазами весело усмехнулся, и это тоже было здорово по какой-то необъяснимой причине.

— о. опять вы?
— опять я.
— а где собачка? вы школьный кинолог?
— вообще-то... я учитель.

дохлый номер и золотое кольцо на пальце, кричащее: «пошел вон». у мистера ревека замечательные и умные две дочери, а жена, несомненно, тоже замечательная, ее никогда, впрочем, не видно. образцовая семья, которую грех разрушить. он и не пытается. разрушить — не пытается, спасти — да. мистер ревек ( просто эрих через несколько встреч ) меняется за секунду от звонков жены, его намек на улыбку гаснет мгновенно, и это не должно отзываться в душе, это преступно, некрасиво, кощунственно и подло.

я хочу поцеловать учителя своих дочерей, — признается эрих через несколько стаканов виски и полгода их исключительно дружеских джентльменских встреч. о, я в дерьме, в дерьме, в каком же дерь-ме!..

ну, ну. может, он вас тоже хочет.

эрих забавно вскидывает голову попугайчиком, успев сокрушенно уткнуться лбом в барную стойку.

тогда он подождёт, пока я протрезвею. и поигнорирую его пять дней… от стыда…

как жестоко.

но, пожалуй, стоит того.

мы похуй, нам панк.
вокалистка в андеграунд группе. ноунеймы, играющие в питерских барах и на дворцовой площади за копейки и спасибо. тратят последние деньги на развитие своего творчества и надеются быть однажды понятыми обществом. но в целом похуй, мы панки.
панки хой. вызов этому миру лиза кинет давно и осталась бы непонятой, если бы жизнь не столкнула её с василисой. дома абсолютно равнодушная мать, меняющая ухажёров одного за другим. прицеп в виде дочери скорее помеха её личной жизни — вот кем была лиза. большую часть своей жизни ей приходилось ночевать у друзей, у васи, где-то на вписках, лишь бы не пересекаться с матерью, которой откровенно всегда было похуй, где пропадает дочь. чтобы отсутствие лизы вообще вдруг оказалось замеченным, ей приходилось не появляться дома сутками. тогда хоть начинался скандал, как будто матери и не похуй. да и родители васи не то чтобы радовались существованию лизы в её жизни. сложилось некоторое мнение, что это лиза так плохо влияет на из дочь. конечно, это было неправда.
лиза и василиса в один момент срослись в одного абобуса ещё где-то в младших классах, с того момента так и не поняли как им разорваться и разбежаться. на самом деле вряд ли девчонки вообще думают о том, что смогут куда-то друг от друга деваться, потому что жизнь одной без другой уже как-то и не то. лиза и вася как супруги, которые тридцать лет в браке видят одну и ту же рожу, имеют сто претензий и на каждую столько же ахуенных воспоминаний. как и в какой момент они появились в жизни друг друга — ни одна, ни вторая уже точно не вспомнит. в попытке рассказать эту историю кто-то начнёт перебивать, потому что не так всё было, ебанашка.
лиза за многие годы успела привыкнуть к закидонам подруги, понять, что в какие-то моменты вася видит мир иначе, и научилась видеть его таким же. пришлось. те самые лучшие подруги, которые видели то, что другим и не снилось, прошедшие огонь, воду и самый кромешный жизненный пиздец вместе. стоит ли вообще говорить о том насколько хорошо они друг друга знают? спокойно сделают селфи, пока другая блюёт лицом в унитазе, чтобы показать как прошёл этот ахуенный вечер — таких фоток у обеих полная галерея в телефонах, потому что однажды этот флешмоб начался и не закончился до сих пор. это я, а это она блюёт хаха
рациональная лиза и эмоциональная вася — им всегда было, чем друг друга дополнять.
могут посраться и общаться только пока они на репах или концерта, но рано или поздно сядут друг перед другом и заговорят о какой-то хуйне, как ни в чём не бывало. не смотря ни на что, вася пиздец как любит лизу, более значимого человека в её жизни, наверное, нет.

я не уверен, зачем пишу это.
я не люблю подростков. они громкие, непредсказуемые, и им всегда либо похрен, либо важно знать все. але — идеальное подтверждение: пятнадцать лет, характер не сахар и с интонациями, от которых сразу хочется выпить. скептик, язвительный и острый, как бритва, голодный до всего — еда, книги, смысл жизни. делает вид, что ни в чем не нуждается, особенно в нас, но не уходит, даже если дверь открыта на распашку.
мы встретились благодаря эстебану. ну, как встретились — сначала просто увидел его на пороге. нахмуренного, с руками в карманах и таким видом, будто его пригласили только чтобы в очередной раз посмеяться над ним. эстебан сказал: «он просто поужинает. веди себя лучше, чем обычно». але стоял на пороге — худая тень в мешковатой куртке, с лицом, на котором написано: оставь себе свою жалость, старик. спросил: «это и есть твой писатель? мануэль?» — и фыркнул, прежде чем я успел что-то сказать. я проводил взглядом его острые лопатки и даже не догадывался, что закатили глаза мы синхронно.
он появился из коридора больницы. мать — на ивл, на грани, и никто не знал, что с ним делать. але убегал от соцслужб — «я не какой-то там ребенок, справлюсь и сам» — ночевал у знакомых, ел редко. эстебан сказал, что часто видел его в кресле у палаты, будто в ожидании, что кто-то возьмет и скажет ему, как дальше жить. никто так и не сказал.
он пришел поужинать один раз. сначала ел так, как будто в следующий раз еды не будет. остался на час. потом начал возвращаться. каждый раз говорил, что это в последний. сейчас у него есть зубная щетка в нашей ванной и любимая чашка, хотя он ни разу не признался, что живет у нас. и, наверное, не живет. просто ночует. иногда.
але не любит, когда к нему прикасаются. даже к плечу — вздрагивает, как будто ожидает удара. но один раз задремал на диване, и когда я поправил плед — не проснулся. не отдернулся. просто спал.
он ворчит, что кофе у нас «слишком горький», но каждый раз пьет до дна. никогда не доедает яблоко — съедает мякоть по кругу и оставляет целую сердцевину, а ведь в косточках все витамины, малой! перед сном он запихивает в карманы свои немногочисленные вещи — будто каждую ночь готов к бегству. складной ножик с тупым лезвием, старая зажигалка, мятый обрывок фотографии — все должно быть под рукой, все должно уйти вместе с ним, если что.
але читает мои книги — не признается, делает вид, что ему все равно, но знает наизусть, где какие стоят. иногда я вижу, как он незаметно двигает пальцем по корешкам, когда проходит мимо — не вытаскивает, просто прикасается. задает вопросы, на которые сам уже знает ответы. иногда — смотрит так, как будто ждет, что я подведу его. как будто это уже сто раз случалось.
он исчезает. иногда на день. иногда на три. приходит с синяками. не объясняет. замыкается, когда спрашиваешь. но однажды моет за собой тарелку. просто так.
говорит, что справляется сам. говорит: «это не мой дом». но приносит кофе, еще горячий, и говорит: «бариста лажанул — решил, что я твой сын. не беспокойся, я его поправил». усмехается.
я говорю: «мог бы и не поправлять»,
он молчит.
когда его мать умерла, але не плакал. просто встал и ушел. вернулся дней через пять, пахнущий улицей и чужим дымом. сел на кухне. сказал: «хлопья закончились. грустно». и я понял, что он все еще выбирает остаться.
я не знаю, кто мы ему. кто он — нам. но когда он не приходит — мне тревожно. а когда появляется — я, к своему ужасу, рад. я не знаю, что это —семья? ответственность? эксперимент?
но точно знаю, что если он снова исчезнет — мне будет не все равно.

жизнь — это просто повод сойти с ума
басист в андеграунд группе. ноунеймы, играющие в питерских барах и на дворцовой площади за копейки и спасибо. тратят последние деньги на развитие своего творчества и надеются быть однажды понятыми обществом. но в целом похуй, мы панки.
блять, егор! нет, в целом, егор нормальный. душевный человек — на трезвую голову. у егора есть только два состояния: маниакальное, когда он готов ебашить от концерта до концерта; и депрессивное, когда до него хуй дозвонишься, потому что блять егор у нас репа сегодня, студия забронена всего на три часа! хорошо, что не только васе достаётся за её проёбы от лизы. от_лиза хыхы — мерзко похекают с васей на заднем плане и зашкерятся от взгляда лизы.
иногда с егором сложно. но вроде друзья для того и созданы, чтобы быть рядом. правда? мыжсемья хуёмоё. только егору сложно адаптироваться в обществе не прикрываясь шутками и ебланским поведением, просто доверяя людям. проще набухаться у васи на хате, случайно разбить к хуям торшер и единственный выживший цветок, а потом ходить как еблан извиняться и дарить новый торщер, пиздить новый цветок. или пиздить торшер и дарить цветок.... ну ты и панк конечно. зато васин кот единственного егора  принимает как за своего. почему-то только ему удалось найти с этой пушистой мразотой общий язык. как там неоконченная вышка на ветеринара, егор?

происхождение: Нидерланды / Бельгия / Германия (выбери, что ближе)
Команда: Ferrari / McLaren / Alpine (на выбор, главное — не Mercedes)

Он — тот, чье лицо смотрит с плакатов в аэропортах, и тот, кто подмигивает на титульной обложке GQ. Улыбка Люки стоит больше, чем весь болид Айдена, и пахнет он всегда как VIP-зал в Монако. Фанаты обожают, бренды — умоляют, медиа — облизывают. Прессу он кормит словами, как голубей: красиво, дозированно и ровно столько, сколько нужно, чтобы блестели заголовки.

На публике — золотой мальчик, в паддоке — охотник. Холодный, выверенный, техничный до безумия. И именно этим он сводит Айдена с ума — своей невозмутимостью. Он никогда не орет, не дерется, не вспыхивает. Люка просто подходит ближе и улыбается, когда Хант уже на грани, чтобы врезать.

Они знают друг друга с юниоров. Айден тогда еще верил, что этот спорт — не только про миллионы, а про единомышленников. Пытался подружиться. Был момент, когда они почти стали командой, ну, или или так казалось только Айдену.
До Праги.
До той аварии.
До того, как Люка слил судье запись переговоров, где Айден в панике говорит: «он сам лез — я не успел среагировать» — и добавляет что-то вроде «я ведь предупреждал». Дальше были разборки, штрафы, дисквалификация. А карьеру того третьего гонщика потом собирали, как корпус болида — по частям. Хант с тех пор — "опасный". А Люка остался "золотым".

И Люка помнит это. Он знает: вряд ли Айден виноват напрямую. Но то, как удобно это использовать — чертовски эффективно. На интервью, в брифингах, даже в шутках на подиуме. Он нажимает мягко, но точно — как хирург. И главное — никогда не переходит черту. Чтобы не запачкать белоснежную пресс-релизную рубашку.

— Ты меня ненавидишь, Хант?
— Я бы ответил, но, боюсь, твои адвокаты уже стоят в коридоре.
— Забавно, что ты все еще думаешь, будто кто-то в этом мире играет честно.

Люка — идеальный катализатор для ярости Айдена. Идеальный соперник. Идеальный враг.
А может, единственный человек, на фоне которого Хант действительно становится собой — злым, прямым, неудобным. Потому что Люка показывает, каким был бы Айден, если бы выбрал лицемерие вместо скорости.

Can’t Pretend — Tom Odell
The Man — Taylor Swift
No Church in the Wild — Jay Z & Kanye West ft. Frank Ocean

❝ иногда мне кажется, что я тебя придумал. теперь в этом нет нужды. я наконец живу по-настоящему. живешь ли ты? ❞

не знаю, как его зовут.
он представился, конечно, но я не уверен, что имя было настоящим. оно звучало слишком гладко, слишком подходяще для лица, которое как будто тоже всегда слегка менялось. возможно он не реальный человек, а сборный образ — из вечеров, запаха кожи, сигарет на балконе и тишины после секса.

всегда уезжает до завтрака. нет, не торопится — его день расписан не по часам, а по минутам — просто не умеет и не собирается оставаться. он пахнет дорогими духами, носит кольцо — не обручальное, просто красивое. сам не помнит, откуда оно. возможно врет.
знает, как сказать «спасибо» на восьми языках и как уезжать, не прощаясь.
не говорит о прошлом и не задает вопросов, зато умеет слышать и молчать.
всегда на связи. и всегда вне зоны доступа.

он был — и не был. появлялся, будто между строк. мог не писать месяцами. а потом:
«в городе. можно?»
или просто:
👁️
и вот он уже стоит у моей двери.
открываю, и он проходит мимо — как будто всегда здесь жил. пахнет аэропортом и хорошим табаком. оставляет рубашки на спинке стула. ночью спит беспокойно.

мы никогда не были вместе. не были парой. но он знал, что запасные ключи лежат под ковриком. и я знал, как звучит его голос, когда он только что проснулся, а я так и не смог уснуть.
были моменты. короткие, почти случайные.
он — моет посуду, голый по пояс, напевает что-то неразборчивое. я удивлен, что его руки знакомы с этим плебейским ритуалом.
он — смеется над моей попыткой завести растение. я, будто назло, завожу кота.
он — поднимает бровь увидев вино дешевле, чем его носки. я читаю ему лекцию о потребительстве в эпоху капитализма, пока он не засыпает на моих коленях.

и я не спрашивал.
ни почему он здесь.
ни с кем он был вчера.
ни куда он уедет завтра.
ему нравилось быть силуэтом в полумраке — неясным, но незабываемым.

мы познакомились в самолете.
я летел куда-то в европу, мадрид, кажется — презентация книги, которая набрала там большую популярность чем на американском рынке.
а он сидел в бизнес-классе в соседнем кресле.
заметил, что я нервничаю и предложил вино.
разговор был легкий, несерьезный. помню ли я в какой момент мы обменялись контактами? нет.

тогда мы пересеклись на ужин, продолжив знакомство в номере отеля. через год столкнулись уже в сша. а потом — он иногда стал появляться у меня дома.
редко звал к себе, но если и звал, то так, что машина ждала у дома до и после.
позволительно, ненавязчиво.
словно это была игра, в которой мы оба не стремились к финалу.
а потом прошло десять лет.

десять лет.
иногда мы не говорим по полгода. иногда — переписываемся три дня подряд.
знаю, как выглядит его тело в моих простынях, но понятия не имею, что написано у него в паспорте.
он появлялся и исчезал, но при этом, оставался самым близким к «отношениям», что у меня когда-то было.

я думал, что мне не нужно большего, но теперь — я знаю. знаю, что такое настоящее. он спит рядом со мной. готовит кофе, даже когда я говорю, что не хочу. он остается.
так что если ты вдруг снова окажешься в моем городе, если рука потянется к телефону или ноги поведут по знакомому пути —
остановись.
подумай.

                                                                           я теперь живу по-настоящему.
и места для привидений в этом доме больше нет.

В 2009-м она рожает третьего ребенка, сына, Сэмвелла — и муж дарит ей маззерати.

Отец Сэма — Роберт — входил, до своей смерти в 2019-м, в первую тридцатку списка Форбс. Сейчас в эту тридцатку входит мать. Их семейная империя — Prescott Dominion Group — охуеть какая важная, и баблом можно разве что не жопу вытирать, но Сэма никогда это не волновало.  Он не понимал, почему у него личный водитель на бентли, почему мама никогда не готовит, почему у них есть горничные, а садовник приходит каждую пятницу. Для него особняк в три этажа, частые самолеты и коллекция ламборджиней — что-то само собой разумеющееся. У Сэма с детства — любые няньки, любые кружки, любые хобби. А еще: долбанутые старшие брат с сестрой и от них нихера не избавиться.

Сэм — альтруист, эмпатией не обделен (в отличие от своего старшего брата Нейта). Сэм — сладкий пирожочек, мамин одуванчик, он тянется к искусству, разбирается в музыке, улыбается-почти-всегда, поддерживает все светские беседы и даже без мата. Не пьет, не курит, ничего не принимает, в драки не вступает. Сэм — хороший мальчик. Или он пытается себя в этом убедить?

Сэм — хороший мальчик. Пока семья не знает всех его секретов.

А еще Сэм — мальчик, чьи улыбки растопят любое сердце. Но он не дурак — топит только те сердца, которые ему выгодно растопить.

TRITIA - Не любил[/size]

Банкет после модного показа, нежная мелодия, наполняющая зал, звон дорогих бокалов, девушки в красивых платьях. Каждая улыбается и пытается завоевать внимание Эрика Джонса.
Девушка, что стала его женой стояла в отдаление от всех и говорила о чем-то с другой. Стоило ему подойти к ним, те замолчали и очаровательно улыбнулись. Ее подруга была такой же как другие, а Карина не пыталась понравится, не лезла из кожи вон и в основном молчала. Он сам спросил о ее мнении.
Так вышло, что остаток вечера они провели в компании друг друга. И Карина не ожидала, что мужчина пригласит ее на самое настоящее свидание. Однако сначала девушка не желала отвечать согласием. Мужчина показался ей слишком серьезным и скучным. Но мать настояла на том, чтобы она пошла. И оказалось, что девушка ошиблась на счет него.
Через год они поженились. Редко ссорились, часто появлялись на приемах, потому что требовал его статус. Карина работала моделью. Они переехали в большой загородный дом, думали о том, чтобы завести детей.
Потом начался период, когда оба были слишком заняты работой. Она ездила на показы в разные страны, достигла пика карьеры, получала множество приглашений на съемки рекламы и фильмов, он был занят делами фирмы. Они стали отдаляться друг от друга, а после Карина узнала, что у ее мужа появилась любовница. Девушка хотела развестись, но мать запретила, ведь это был бы позор для семьи. Так что Карина молчала и терпела. Жила своей жизнью. Иногда забывалась алкоголем, иногда пила успокоительные, ведь несмотря на ругань, несмотря на измены, продолжала любить Эрика. На публике они играли счастливую пару, но дома жили в отдельных комнатах.
А потом случилось то, что перевернуло мир мужчины с ног на голову.
В тот день, когда Эрик Джонс вернулся домой позднее обычного, его жена лежала на полу без сознания. Он отвез ее в больницу, где ей поставили диагноз — порок сердца.
Карине пришлось бросить работу модели, т.к. девушке нужен был покой. Ее свекор нашел в Лондоне лучшего кардиолога, пытался договориться о пересадке и о лечении, но доктор ответил, что Карине придется ждать донора. Ее муж после такой новости перестал ходить по любовницам и решил налаживать отношения со своей женой. Заботился о ней и осознал, что был не прав.

Цепной пёс в организации Морелли.
Побежит, куда хозяин кинет кость. Верный солдат.

Лоренцо — отпрыск богатых, хорошо ассимилировавшихся в Штатах итальянцев. Пришился к мафии от скуки. Любитель сладкого. Никогда не придёт на встречу пустым, только с полной обоймой и коробкой свежих канноли. Из тех, кто сначала делает, но и после не думает. За длинным языком, доставшимися от бабули, не поспевает следить даже при старших. Обожает свою бабулю, частенько зазывает парней после дела к той на обед или на ужин. Любит похвастать новыми тряпками, цацками, машинами, женщинами. Тщеславие в людях порицает. Законы Омерты чтит, глубоко уважает.

Не хитёр, не амбициозен, счастлив там, где есть. С особым пристрастием поддерживает девиз Семьи: «один проёб — два зуба на хуй». За свои оставшееся-родные 24 переживает.